За шторой

Вообще-то это было странно. Заросший бородатый мужик грозного вида сидел за столом и сверлил взором сидящего перед ним. Шевелил усами. Ничего такого не должно было быть. Должна быть темнота. Вечная темнота. Или что-то вроде. Странно, как ни крути.

Меж тем, грозный мужик сказал:

— Ну, рассказывай, зачем ты это сделал. Не ври, узнаю сразу. И тогда — гуд, епты, бай. Познакомишься с нашими застенками. Да, а как же. Ты думал, в сказку попал? Чеши уже. Языком-то.

На колченогом стуле перед вопрошателем сидел мелкий плешивый мужчинка. Лет сорока. Очкастый и уродливый. Явно не любимец женщин. Было ясно, что он в шоке. Выбор, однако, на горизонте отсутствовал чуть более чем полностью, поэтому вопрошаемый начал рассказ.

***

Когда тебе 7 лет, и тебя только что обозвали вонючкой а потом толкнули в лужу — есть от чего заплакать. Их много. Целых трое. Силы не равны. И ты поднимаешься по лестнице в свою квартиру, размазываешь слезы по грязной мордочке и думаешь, будет ли ругать мама за грязные шорты. Ты знаешь, что этим гадам ничего не будет, даже если наябедничаешь. Максимум поставят в угол на пять минут. Они же не просто так такие злые. У них такие злые родители. Больше никто не мог научить детей злу. А родители всегда защищают своих детей и плюют на чужих.

Ты приходишь домой, мама успокаивает, обнимает, вытирает слезы. Раздевает и кидает грязную одежду в стирку. Ставит тебя в душ и моет. А папы нет. Кажется, никогда не было.

Ты лежишь после душа с клочком бумаги в руках. Скоро в школу. Мама уже научила писать печатными буквами.

Ты слюнявишь карандаш и выводишь на листочке имя обидчика. Потом еще одного. Потом еще. Всех троих. Ты думаешь, что когда вырастешь, побьешь их, чтоб не повадно было. А уж опосля...

***

— Ты давай, ближе к делу. У меня рабочий день скоро заканчивается.

Бородач смотрел на рассказчика, как сорокалетний недевственник на сорокалетнего девственника.

***

Жить непросто. Было бы замечательно лежать под банановой пальмой и питаться падающими сверху бананами. Но приходится постоянно бороться за выживание. Где найти мотивацию тому, кому жить особо не за чем? Нет любви, нет семьи, нет карьеры, нет денег. Нет смысла. Потому что все это — не смысл. Можно отринуть классические ценности и попробовать найти что-то новое. Можно. Только бесполезно. Если придумать себе смысл — это еще не значит, что он появится в реальности.

Но можно поставить себе задачу. Цель. И достигнуть ее. Я это сделал.

На самом деле, чертовски скучно просто повеситься в углу. Достойный конец для никчемного куска мяса, но скучно. Сначала можно сделать то, что остальные не могут себе позволить. Когда последствия не важны — появляются широчайшие возможности.

Я подготовился как следует. Единственное, что мне хорошо удавалось — планирование. Достал и изучил список редакции, план здания. Не поленился понаблюдать несколько дней за входом и выходом. Наконец, уволился с работы и съездил на Кайману за автоматом. Там война. На войне много оружия. За деньги продадут что угодно. Я купил себе самый надежный автомат в мире и запас патронов. Пострелял по банкам в ближайшем лесу. Попадал плохо, слепой. Но я и не собирался становиться снайпером. Не с автоматом же, в самом деле. Мне нужно было добиться результата.

В том, что я смогу сделать то, что задумал — я не сомневался. Любой человек — убийца. Просто нынешний цивилизованный мир всячески сдерживает жажду насилия. Возможно, это и правильно. Но, в конечном счете, можно ли обвинять человека в том, что он убивает, если его таким создали?

***

— Ты не умничай. Создали — не создали. Сам за свои делишки отвечать должон. Продолжай без философических сентенций, Платон недоделанный.

Грозный смачно харкнул в сторону и снова устремил взор на рассказчика.

***

Каждое утро в редакции было совещание, на котором присутствовали все. Единственная преграда — дверь с кодовым замком. Я просто зашел за последней журналисткой. Достал автомат и пригрозил убить, если она закричит. Мы дошли до комнаты для совещаний. Дальше все просто. Я зашел туда и убил всех. Целился в головы, обычно достаточно одной пули. Прежде чем кто-то успел среагировать, я убил штуки три. Убирал сначала тех, кто ближе — попасть легче, снижается вероятность изъятия у меня оружия.

Их было всего около двадцати. Сколько точно — не знаю. Они кричали. Пытались укрыться за столами из Икеи. Результат был немного предсказуем. Второго выхода не было, убежать они не могли. Я израсходовал весь магазин патронов, после вставил запасной и не спеша всадил каждой особи несколько дополнительных пуль в голову. Стало тихо и хорошо.

Осталось последнее. Убивать себя ведь грех? Я слышал, что это так. Я просто позвонил в полицию и сообщил о захвате всей редакции в заложники. Потребовал сбросить ядерную бомбу на Стратфорд-на-Эйвоне, пригрозил в случае отказа убить всех заложников и взорвать себя со всем зданием. В доказательство заранее подтащил к выходу самую субтильную мертвячку. Остальное — дело техники. Выбежать с оружием, навести на парня из спецназа, закричать «Аллах акбар!», получить пулю в голову.

Но вообще-то это все странно.

***

Бородатый по-прежнему смотрел на рассказчика, как мышь на Крупскую.

— Ну и? Зачем ты этих идиотов порешил?

— Зачем просто умирать, если можно сделать полезное дело, избавив мир от нескольких идиотов? Там все как на подбор. Как в том смешном анекдоте. Плывет шлюха на шикарном лайнере, вдруг ночью начинается шторм, все в панике, судно тонет. Она взывает к Богу: «Господи! Ну ладно я, блядь подзаборная, но остальных за что губишь?» И ответствовал глас с неба: «Я вас, блядей, на этот лайнер пять лет собирал!»

Заросший хмыкнул. Вынул айфон и стал кому-то набирать.

Допрашиваемый осмелился подать голос:

— А Вы, кстати, кто?

— Нарком Петров, идрить тебя в качель.

Через секунду нарком он прорычал в айфон:

— Это Петр, да, мохнатая ты жопа. Сюда иди, дело есть.

Не прошло и мига, как из воздуха соткался странный субъект. В фиолетовых штанах и с сигариллой в губах. Худой и черноволосый. С усиками.

Петров сообщил:

— Сэм, этот вроде твой. Укокошил два десятка идиотов. Но, с другой стороны, не самоубийца. А уж сколько страху Божьего нагнал своей выходкой! В храмах аншлаг! Смотри.

Бородатый щелкнул пальцами и прямо в воздухе началась трансляция новостей. Диктор скорбным голосом сообщал о бесчеловечном акте терроризма. Мировые политические деятели призывали расследовать массовое убийство героических журналистов. Деятели культуры рассказывали, какими замечательными были убитые. Священники обещали молиться за души невинно убиенных. Простые люди рыдали, крестились, тащили цветы к редакции. Все как обычно.

Сэм сказал:

— Петь, забирай его себе. За что его наказывать-то? Исправил ошибки Хозяина. По-дурацки, конечно, ну так он обычный человечишка. Мозгов надо было больше людям проектировать.

— Ты еще тут кукарекать будешь, пес. Ошибки — не ошибки. Ладно, иди к себе. Небось от наказания какой-нибудь порнозвезды оторвал? Недовольный такой.

Сэм исчез так же, как появился.

Петров обратился к плешивому:

— А чего не рассказал про то, что одной убитой в трусы смотрел?

Ответчик явно смутился, потом выдавил:

— Там была одна не очень страшная, решил посмотреть перед смертью на вагину живьем. Я же девственник, не видал ни разу.

— Ну и как?

— Только сейчас понял, что живьем вагину я так и не увидел, владелица ее к тому моменту была мертва.

Петр засмеялся. На этот раз явно от души. Встал, знаком приказал это же сделать собеседнику. Подвел к большим воротам, открыл.

— Значит так. Курить нельзя. Пить тоже. Будешь с остальными славить Бога веки вечные. Больше в раю делать нечего.

Потом, увидев, как вытянулось лицо очкарика, громко заржал.

— Да ладно, шучу, дурачелло. Какой же это рай, если тут серо и уныло? Делать будешь все, что захочешь. Веки вечные. Серьезно. В раю все получают, что хотят. Хоть 70 гурий, хоть 666 фурий. Иди уже, чудо.

И тот сделал шаг.